 |
| На главную |
| Самый длинный день в году |
| Фрагменты из летописей |
| История моей семьи |
| Говорят ветераны |
| - В.Ф.Казак |
| - В.С.Исаев |
| - А.И.Стужаков |
| Фотоальбом |
| Авторы |
| Связь с нами |
Родители работали в колхозе. Мама делала все, что придется, летом серпом жала. Отец веревки вил, сторожил амбары. Работал он хорошо Один раз его премировали колодкой пчел. Но отец не умел ухаживать за пчелами, и они пропали. Помню, как мы с братом Петькой (1922 г.р.) помогали отцу веревки вить. Сначала отец вил тонкую нить, а затем на скалке эти нити сплетал в более толстую, а уж потом из этих нитей плел толстую веревку. У нас была водовозка на двух колесах, на которой воду возили. Когда отец начинал нити скручивать, Петька один конец держал, а я колеса водовозки крутил. Вы, наверное, уже не соображаете, что это такое.
Через дорогу от нас жила одна семья. Хозяина Матвей звали, а фамилию его не помню, что-то на букву "К". Раскулачили его и выслали куда-то дальше в Сибирь. У него дом был крестовый, обшитый тесом. Большой такой, хороший дом. Там и винополка была, и комната, где капусту рубили. В колхозе этот дом изуродовали. Там склад с капустой сделали. Потом в этом доме детский сад был. Его сторожил дядя Осип (брат моего отца). Он жил, там, где сельсовет был, метров 300 от нас. Однажды дом загорелся изнутри. В чем там причина, не знаю. Мать сидела картошку чистила. Видит, огонь то мелькнет, то исчезнет. Мама меня послала к дяде Осипу. Дядя Осип, как услышал, схватил топор и побежал. Подбежал к горящему дому, а крыльцо высокое, он вскочил на него одним махом и вырубил топором дверь. Огонь как рванет изнутри, и весь жар на дядю Осипа. Он аж с крыльца слетел.
А в это время отец караулил амбары. У него ружье дробовое было на пять патронов. Идет мужик, может вор, говорит: "Дядя Степан, ваш дом горит!" Но отцу же нельзя амбары бросить. Он говорит: "Ну и пусть горит, а ты иди подальше от амбаров, а то, как садану из ружья" "Да у тебя и стрелять-то нечем" Как отец рассказывал, у него был всего один патрон, и он взял и стрельнул вверх. Тот: "Ого!" - и дал стрекача- только брюки поддерживал. Наш дом не загорелся. Это же зимой было, снега вокруг полно А отца премировали за бдительность, поросенка дали и благодарность вынесли от районного руководства. У меня сохранилась эта благодарность. Получать ее отец ездил в Анжерку. Там, [в райисполкоме], все торжественно было, духовой оркестр играл, все такое. Отец так разволновался и расчувствовался, что еле оттуда вышел.
В нашем доме стоял большой дубовый стол. Его наша мать, Дарья Андреевна, привезла с Речьевого (как её там отец нашел, не знаю). На столе - ведерный угольный самовар. За стол садились в определенном порядке. Много же нас собиралось за столом: старшие братки Данила, Тихон, Сергей, потом няня Феня', мать, отец, Максим Сопрыкин - зять наш отцовский. А я, Петька, Артюха и Катька (1924 г.р.) стояли в стороне. Петька и Артюха двойняшками были. Мать ставит самовар, садится рядом с ним и всем разливает чай. Краник у самовара такой красивый, круглый, рубчатый. Не то, что сейчас делают. Поели, вылазят из-за стола. Тады мы садимся.
Вот смотрю на фотографии и всех вспоминаю. Жаль только, нет фотографии Данилы. Главное, я специально за ней в Данковку ездил, а потом приехала племянница Шурка, дочь Данилы, и выпросила её у меня. Данила у нас уважаемый интеллигентный человек был. Он стал каким-то первым партийным секретарем в Новосибирске. Жена у него обширная такая была. А вообще, у кого как жизнь сложилась. Вот друзья наши - Нюрка Довжен-кина, и её сводный брат - Николай Шестоперов. Шестоперов он по своему отцу, который хорошим сапожником был. Он и женские, и мужские сапоги шил, и детскую обувь, много чего умел делать. Но пьяница. Мать Нюркина, когда осталась одна с тремя детьми, в приют их сдала. Младший парень там и умер. А Кольку с Нюркой мать позже забрала из приюта, когда с Шесто-перовым сошлась. Колька по отцу пошел, тоже хорошим сапожником был. Колька познакомился с Гриневой, дочкой раскулаченных, что против нас жили. Уляшкой её звали. Красивая такая девка. Но она почему-то за Кольку не пошла. Он тогда взял Марусю. Красивая женщина така, сильно красивая. Николай Иванович Шестоперов работал начальником тюрьмы в Мариинске. Жил тогда богато и хорошо. Приедет к нам в красивой приталенной барчат-ке (дубленка такая), снимет, матери отдает, а та, чо там, берет её, еле до вешалки донесет: тяжелая. Но тоже пил, черт знает, как. Купит ящик водки, садится, ящик - между ног и пьет. Напьется, закусит хорошо, переспит и опять пьет. Когда война началась, его, кажется, сразу призвали. На фронт он попал в звании полковника. Недолго повоевал. Он, как привык в коннице с шашками наголо и "Ура!", так и там всех с собой и попер. Только выскочил, побежал. - пуля ему в лоб, и он "готов". Сильно рисковый был человек. Сейчас его фотография в Анжерке, в музее под стеклом.
Артюха наш умер рано. Мать говорила, что Артюху почему-то в семье всегда больше жалели, чем его брата Петьку. Катька рассказывала, что Петька сильно болел, когда в 5-ом классе учился, и после болезни на кукор-ках ползал. Ребята его встретили, пригрозили, - он сразу встал и пошел.
Я учился в школе у нас же, в Данковке. Четыре класса окончил и все. Работал в колхозе. На лошадях силос возили и топтали, подсолнухи срезали, и многое другое делали. Потом меня в армию взяли. Уже война шла. Призвали меня 7 января 1943 г. Мне тогда 17 лет было. Отправили в Боготол (сейчас Красноярского края) на учебку, где почти год нас учили на сержантов. А потом в эшелоны - и на фронт. Останавливались в Омске. Там мы прошли через газокамеры: надевали противогазы, и в помещение запускался газ. С Омска - прямо на фронт. Через Днепр переправились уже по наведенному понтонному мосту. Выстроились в колонну: "сосунки" посередке. "старики" - слева и справа. Тут налетели немцы и начали бомбить. Мы разбежались по кустам, начали маскироваться. Немцы отбомбились, мы опять собрались в колонну и пошли дальше. В бои мы вступили в составе 1-го Белорусского фронта. Мы, пехота, шли за танками. Потом нас расформировали. создали отдельный лыжный батальон. А я на лыжах хорошо ходил, к лыжам привычный с детства. Наш батальон хотели к немцам в тыл забросить, как партизан. Это было в районе деревни Петровичи (Белоруссия). Там проходила неширокая шоссейная дорога. А в сторону от дороги ступить было некуда - кругом топкие болота. Пошли мы на лыжах в маскировочных халатах в сторону деревни. Я впереди. Дошли до Петровичей, там были немцы. Командиры отделились, стали карту изучать, сверять с ориентирами. Мы сняли лыжи, ждем. Выяснилось, что еще километра 1,5 будет хорошая дорога. По ней без конца проходили друг за другом немецкие танки. Нам приказали рассредоточиться и пешком без лыж дорогу перейти.
Вспоминаю командиров наших. Командиром роты был у нас Артемов - фасонистый такой парень, любил "партюпе" (ремни наперекрест, как у Чапаева) носить, и планшетка у него была. И было три командира взводов. Один из них из Новосибирска - младший лейтенант Колпаков Григорий. кажется, Михайлович по отчеству.
Так вот, мы дорогу перешли и метров 200 прошли по сосновому лесу Петровичи остались в стороне, справа. И тут встретили нас немцы. И пошли "полоскать" нас. У немцев снаряды такие были, которые в воздухе разрывались, а осколки на людей летели. Окружили нас и начали минометами бить. В наш пулеметный расчет попали, сразу всех троих и убило. Заняли мы круговую оборону. Как сейчас вижу: немец бежит от ствола к стволу, прячется за ними, попробуй, успей его на мушку поймать. И он все ближе подбирается к нам. А мы на ровном месте лежим. Нам немца хорошо видать, а ему нас - еще лучше. Командир 3-го взвода в 30-40 метрах позади меня отстреливался. Как сидел на корточках, так и остался — сразу наповал его убило. Подумал, надо планшетку у него забрать, так ведь пока ползешь к нему, -подстрелят. "Ладно, черт с ней". В общем, попали мы в переплет. Начинаешь окапываться, немного снега копнешь с длину саперной лопатки, а под ним вода. Это в зимнее-то время (начало декабря). Может, там немцев и немного было, но у многих наших было паническое настроение. Если бы командиры крикнули "Вперед!", мы бы соскочили и пошли на прорыв. И так. может, было бы лучше. А командиры где-то сзади оказались, и мы все сидели и отстреливались и принимали смерть на себя. Нас выручила разведка. Их было 30 человек. Они прорвали линию немецкого огня и освободили нас. Мы были ни живы, ни мертвы, все мокрые. Ребята разведчики привели нас к себе в блиндажи. Там печки у них по черному топились, дым в дыру выходил. У таких печек только глаза отогреть можно,, а сам не согреваешься. Дня три мы у них были. А потом пехота пошла в наступление. освободила деревню Петровичи.
Я, наверное, счастливчик был. Ну и земляк. Колпаков, посодействовал, когда из штаба армии приехали набирать агитаторов (жалко меня молодого было). Я к тому времени партийный был. Кандидатом только два месяца побыл, и сразу в партию приняли На агитатора тренировали 10 дней. Из нашей части нас четверо было. Потом пришлось догонять свою часть, так как она уже вперед ушла. Это уже перед Польшей было. У речки Турьи мы стояли некоторое время в обороне. Немцы от нас в 500-ах метрах были Мне дали ручной пулемет. Вторым номером был у меня Володя Рево (белорус). Нас посылали с ним на нейтральную полосу на секретный пост Володя очень боялся, что его убьют. И вот мы сидим с ним на посту, и он говорит: "Слушай, Володя, давай я пойду, а ты мне по ногам стрельни". Я ему отвечаю: "Знаешь, немцев я без счета перестреляю, но своего человека даже ранить не смогу. Нет, на это ты не надейся. Даже не думай!" Да, самострелы были в ту войну. А Володя предчувствовал что ли свою гибель, кто его знает.
Наши взяли "языка". Просто солдата из штрафников. У немцев эти штрафники строили переправу. Пленного Фрицем звали. Немцы подходили к нейтральной полосе и кричали нам, чтобы вернули Фрица. У нас один парень по-немецки немножко соображал, поспрашивал "языка". Ну а потом его повели в штаб. А нас срочно перебросили к городу Ковелю. Его наши войска окружили, а немцы пытались прорваться. У них там значительные силы были. Но, когда мы подошли, там уже все было кончено. Ковель был освобожден, и наши много пленных взяли.
Когда мы еще шли в этом направлении, на одной из полян увидели, стоят наши "катюши". А со стороны Ковеля летел самолет пассажирский, который вез много шмуток. Наша "катюша" его подбила. Самолет упал. Мы подскочили, чтобы немцев из горящего самолета выручить, но уже было бесполезно. Все сгорели.
Из Ковеля нас повезли назад уже по узкоколейке. Там нашу часть пополнили молодыми ребятами 1926 года рождения. Мы снова стали в оборону. Оборона была в три эшелона. Утром рано немцы (те самые штрафники) пошли на нас в наступление. А речка Турья мелкая была, но все равно танки не могли пройти. Немцам пришлось делать переправу. И вот через эту переправу прошла немецкая самоходная пушка, а за ней штрафники. И мы отступали, километров 5, наверное. И вот, верите, нет, - "катюши" оставили там, на нейтральной полосе. Начальник штаба бегал, уговаривал ребят, но паника создалась такая, что его никто не слушал. Мишка Дьяконов - мой друг погиб во время этого отступления. Все-таки остановились, наконец. Снова сгруппировались и сходу форсировали Турью. Потом была река Буг, потом Ветлянка. То есть подряд три речки форсировали, и все шло хорошо. Буг — река широкая. Пришлось раздеваться и перебираться вплавь, кто как. Кто не умел плавать, так на бревне. Потонуло много ребят. Немцев уже не было видать, они в панике отступали Ветлянку перешли спокойно- так. что немцы нас даже не заметили. Захожу в блиндаж на той стороне реки. а там немцы сидят. Забросали их гранатами. И опять пошли ходом, ходом, не останавливаясь.
Чтобы наши самолеты нас случайно не бомбили, нам дали белые тряпки. Наши самолеты от немецких мы по звуку различали. У наших мотор ровно работал, а у немецких - с перерывом. Как услышим, что наши летят, обозначение даем. С ходу и Вислу форсировали- В том месте река какая-то мелкая была, на лошадях проезжали. Немец убитый в воде лежал, весь синий уже. Когда его убили, кто его знает. А берег, на который мы высаживались, культурный был, очень культурный. Мы под берег встали. Немцы постреливают, но снаряды и пули выше нас летят. Когда мы уже заняли этот берег в глубину километра на 3, натолкнулись на оборону немцев. На легковой машине (амфибия такая) подъезжал начальник штаба. Сам Жуков почему-то не приехал. Подъехал к нам: "Ну, как, ребята?" "Да ничего, товарищ командир". "Ну, давайте держитесь! Сейчас помощь подойдет". А мы как-то полукольцом расположились, так что стреляли в нас со всех концов. Мы укрепились, блиндажи себе из бревен сделали в четыре наката. Перед нами поле с суслонами было (суслон - это 9 снопов кладут, а 10-ый сверху). Суслоны эти и мы, и немцы ночью поджигали. Трассирующая пуля вжик, - и суслон горит. Немцы еще ракетницы с парашютами пускали. Такая ракетница долго висит и освещает позиции.
Я в то время уже был командир отделения. У меня в отделении был Шалем Улан (татарин или башкир), сорокалетний санитар Яшкин и другие. Всего 10 человек. И оборону мы занимали на протяжении километра.
Земля в Польше нежная. Как снаряд разорвется, траншею всю засыпает. Мы сделали колья и плетнем траншеи укрепили, чтобы не сыпалось. Но все равно нас землей завалило. Я взял топор и вышел на бруствер. Колышек забил, другой начал. Меня шварк что-то в плечо, пощупал - тепло, кровь. Короче, разрывной пулей в плечо ранило. Немец, наверное, целился в душу, а попал в плечо. Оказался я в госпитале. Еще в санбате со мной вместе оказался один штрафник. Там меня через одну баню пропустили, через другую, а потом выдают документы и не мои, а того штрафника. Я говорю: "Позвольте, я не штрафник!" "Ой, наверное, перепутали". Вернули мои документы. Перебинтовали, два бинта, подушку положили. Из санбата повезли на бричке в полевой госпиталь. Он находился в местечке Лесо-Полетуново, в лесной зоне. Там снова баня. Чтобы опять документы не перепутали, я положил их в планшетку и ремнем своим комсоставовским обернул.
Когда лежал в госпитале (двухэтажное деревянное здание), наблюдал одну сцену. Ребята поймали корову, хотели её зарезать на мясо. Привязали к дереву. Как сейчас все вижу. Один ей топором по голове, а она сорвалась и убежала.
Ну ладно. Лечился я, лечился. Рана на плече долго не заживала. Величиной с ноготь большого пальца и все гноилась. Маленько развлекались там. У меня даже шмара из медсестер была. Я же молоденький еще, а медсестры все симпатичные. Одна медсестра, еврейка, влюбилась в меня. Как приду на перевязку, она передо мной ти-ти-ти. а я ей: "У меня в Сибири шмара есть», - и показываю ей фотографию девушки из Данковки. Подружился в госпитале с одним пареньком поляком. Мы с ним договоримся, пойдём в польскую деревню, где нам «димбель» дадут. Самогонка ихняя, её из свёклы делали. Хорошая штука такая. Однажды наши ребята набедокурили что-то там. Городские, они же смелые. Выпимши были. И начальник госпиталя (еврей) посадил нас под арест в комнату одну: "Будете здесь сидеть, пока не протрезвеете и прощения не попросите". Решеток на окнах не было, мы раму вышибли и убежали.
Потом нас перевели в госпиталь легкораненых. Там мы уже работали. Кололи дрова. Но начальник госпиталя, увидев это, начал нас ругать. Дня через три нас выписали на передовую. С нашей части пришла полуторка (вызвали, наверное). За нами приехал капитан, старшина и старший сержант. Старшего сержанта мы звали "Махно" Бойкий такой, смелый был. И вот поехали мы на полуторке. Навстречу машина шла. Дорога узкая. Шофера не захотели уступить друг другу. Как шваркнулись бортами, так одному из наших руку сломало. Его сразу в госпиталь отправили. А мы попали в нашу часть, которая уже была на Одере. Переходили по понтонному мосту, он на ночь разъединялся. Берег с двух сторон был бетонированный. Немец стрелял. Снаряд, упавший сзади, рикошетил от бетона. Так что не знали, с какой стороны тебя ранит или убьет Мы шли вторым эшелоном. Передовая впереди была. Был апрель 1945 г. Наши готовили наступление с прожекторами. Нас предупредили, чтобы назад не оглядывались. Наступление началось в 4 часа утра. А я перед наступлением приготовил посылку домой отправить. Нам дали такую возможность. Положил ситец, шелк, часы, но адрес не успел написать. Приказ: "В наступление!" Что я эту посылку на горбу буду таскать? Разрезал её и все бросил. И делу конец.
Прожектора путь освещают. Мы не оглядываемся. Немцев ослепило. они в панике бежать. У них к тому времени мальчишки были, совсем еще сопляки. Мы сделали стремительный бросок и заняли немецкую передовую. а нашим артиллеристам передать еще не успели. И вот они нас сначала своим огнем перемесили, а затем уже перенесли огонь вглубь немецкой обороны. Вот в это время у меня и случилось ранение в голову и вторично в руку. Мы с Володей Рево рядом сидели в блиндаже. Наш снаряд в бруствер воткнулся и разорвался. Володе голову оторвало, мозги, кровь - все на меня. Меня ранило и контузило. А наши войска, не останавливаясь, шли дальше.
До госпиталя добирался, кто как мог. Кто легко раненый был после перевязки - обратно на передовую. А меня оставили в санбате. Немного подлечили, я тоже стал проситься на передовую. Главный врач был совсем молоденький, понимал меня и выписал.
Мы брали немецкие доты, которые при нашем стремительном наступлении остались в тылу. В этих дотах у немцев боезапасов и еды было на целый год. Панцирные койки на цепях, двухярусные. Выпивки много. Наши по дотам давали предупреждение 45 мм пушкой. Это для дота, как щелчок по носу. А потом, как саданули 203 мм пушкой, так немцы сразу белый .флаг подняли Бесполезно нам было сопротивляться. Тем более, что передовая уже черте где была. А мы в лотах после пленения немцев еще дня три были.
Потом пошли на Берлин. Впереди шли крупные соединения. А мы. мелкие группы, вели локальные бои, брали немцев в плен. В рейхстаге я не был. Его брали передовые соединения. И на Эльбе я не был. По Берлину, конечно, гуляли, выпивали, к девкам ходили. Молодость же.
Из Берлина перебросили на Одер-реку. Там мы культурно устроились, в двухэтажной казарме. В столовую как положено, строем ходили, фильмы смотрели, в бассейне купались. Да, быт у немцев хорошо был построен. Иногда нам давали увольнительные. Ходили человека по 3-5. А уж один не пойдешь.
Я был отличником во всем, дисциплинированным. На смотрах всегда ходил на правом фланге. И мне предлагали учиться на офицера. Я отказался.
 |
Говорят ветераны
Фотоальбом | Авторы | Связь с нами